театральные зарисовки
Как только пожилой фонарщик
Зажег последний свой фонарчик,
В уездный старенький театр,
(Хоть небольшой, но все ж театр.)
Скупив билеты за недельку
На долгожданную премьерку,
Вкушая запах перемен
Спешил наш славный город N.
С утра весь город занят сбором.
- Маман, что с головным убором?
А носят ли еще капот?
А в моде ль цвет гелиотроп?
- Люси, подайте аграманты
И заплетите в пояс банты!
Люси вкрапите мне жасмин,
Слыхала, он пленит мужчин.
- Корсет мне можно и потуже!
Нет кружев? Не пойду без кружев!..
И вот такая суета
Творится с самого утра.
Уж вечер. В гардеробе давка.
Кого-то тронули булавкой,
Кому-то развязали бант,
А некий моложавый франт,
Изрядно вымокший духами
И страстно щелкая перстнями,
Решил под общий «тарарам»
Прижать одну из светских дам.
В портере страсти накалялись:
Гусары крайне возмущались,
Что дамы не бросают взгляд
На их роскошный аксельбант.
А за кулисами, как воры,
Волнуясь, возятся актеры.
Один с лихвой наносит грим,
Другой – бывалый пилигрим –
По закулисью молча бродит.
С актрисы юной глаз не сводит
Младой любовник – сердцеед,
Дававший в юности обет,
Что никогда мосье Пупков
Не будет портить жен и вдов.
Но кончим злые разговоры
И вот в гримерную актера
Сквозь вечный театральный хлам
Тайком проникнем. Это вам
Не просто пыльная каморка.
Здесь сам Шекспир в мученьях горьких
Не раз актера заставал.
И страстный текст огнем пылал,
И жег сердца неумолимо,
И замирал под маской грима.
Но полно лирики. Итак
В театре, как всегда аншлаг.
Наивный зритель жаждет чувства,
А у работников искусства
Опять какая-то беда…
- Прошу терпенья, господа!
Еще немного подождем,
А нет, так без него начнем.
Он подойдет, я в нем уверен,
Перегрызев театру верен.
- Да он нахал и эгоист!
- Пройдоха он, а не артист!
- Перегрызева зритель любит,
Он милый, чуткий, только губит
Себя в дешевых кабаках...
Зато как ходит на руках!
- А, может, он смертельно болен?:
- А, может, он уже уволен?
- А, может, подвели часы,
Иль растрепалися усы?..
А в зале голоса умолкли.
Гусары подняли монокли,
Раскрыли дамы веера…
Театр задрожал – пора.
Оркестр взорвался! Скрипок стоны
Сменили сонные валторны,
И деловитый контрабас
Не там где нужно вставил бас.
Потертый, но самодовольный,
Изъеденный кулисной молью,
Открылся занавес. И вот
С волненьем зритель чуда ждет.
Ударил барабан. Со свистом
На сцену вырвались артисты.
Красавцы! В ярких париках,
В расшитых бисером штанах
Скакали в дружном хороводе,
Кричали хором что-то, вроде:
- Ура, ура! За пыльный грош
мы вам покажем все, что хош!
Вот так отчаянно и ловко
Тянула времечко массовка.
Директор нюхал нашатырь,
Мол, подвели под монастырь!
Клялся, что этого героя
Отправит с треском в цирковое.
Взглянул наверх. Сквозь яркий свет
Заметил чей-то силуэт.
Под пледом вечной паутины
В цветном костюме Арлекина,
Во тьме гнилых колосников
И постаревших сквозняков,
Вдыхая пыльные кулисы,
В обнимку с пьяным Дионисом
Раскладывал вечерний вист
Пропавший без вести артист.
Вся труппа тут как тут. Угрозы
Моленья, клятвы, вздохи, слезы.
- Слезай, мерзавец, мот, дурак!
Театр – храм, а не кабак.
- Перегрызев, голубчик, ну же!
Побойся бога, будет хуже.
Ведь без тебя премьере крах!
А наш герой, как гордый птах,
Расправил крылья, свесил ножки,
И пепел с бутафорской брошки,
Аля пижон, щелчком смахнул,
Прищурил глаз, потом зевнул.
И насмехаясь над массовкой,
Над их стараньем и сноровкой,
Сказал: - Дружище Дионис,
У нас с тобой сегодня бис.
Гляди, все ждут, когда на сцену
Перегрызев взойдет. И пену
В запале станет изрыгать,
Заставив зрителя рыдать.
Какая пошлость. Баста! Хватит
На скудность мысли сердце тратить.
Всю жизнь хотелось положить
На то, чтобы на сцене жить.
Но прочно, брат, сидит на вые
Порочная периферия.
Истреплешь душу – погоди!
Ты поначалу угоди
Зевающему бельэтажу,
Портеру томному, а так же
Директора седым власам,
И меценатовским усам.
Кассиру, чье искусство вечно,
И гардеробщику, конечно,
Поскольку знает стар и млад:
Начнется с вешалки театр”.
А для меня, дружище, сцена –
Когда на шее дрогнет вена
И к горлу подползет комок,
Рождая драгоценный слог,
Пред коим в жилах кровь немеет…
Хвала актеру, кто умеет
Глухому зрителю донесть
Свою измученную весть.
Скажи, мой славный покровитель,
Ужели недостоин зритель
Актера выстраданных слез?
Хоть раз всерьез! Хоть миг всерьез!
А воздух стал мертвецки пьяным.
И Дионис, каким то странным
Вдруг показался. Помрачнел,
И даже как-то постарел.
Лицо в морщинах, рот в простуде,
А может в чем другом. И груди
Дрожат прокуренным баском,
И белый волос над виском.
Он не краснел, не хмурил брови,
И губы не кусал до крови,
И подобрал немного слов:
- Прости меня, Перегрызев.
Когда под тенью лип Олимпа
Ловил, как птичку, душку-нимфу,
Не смел, и думать я тогда,
Что и в искусстве ерунда.
Смотри-ка вниз на эти лица.
Подумай, стоит ли спуститься,
Чтоб им все так же глупо лгать,
И лицемерно выставлять
За два гроша свои потуги.
Все время ждать пинка от друга,
Трястись за лишний глот вина
И у открытого окна
Не спать, а то, глядишь, продует.
И сразу кто-то поворует
Твои же Лавровы листы.
А распомойные коты
Начнут скорбеть. В желудке пусто,
И нету места для искусства.
И скажет муза: - Все, бывай,
Хоть изредка, но вспоминай.
- Ты говоришь, мой друг, неверно.
От этих слов в душе прескверно.
Скажи, мой верный Дионис,
А жил бы ты без тех кулис?
Без тех прокуренных гримерок,
Где каждый угол сердцу дорог?
Где по ночам Гамлета дух
Читает монологи вслух,
У рампы, стоя на коленях.
Где шут запутался в сомненьях –
И ложь, и, правда – все одно.
Взмывая ввысь, качусь на дно.
Гляди, за нами по ступенькам
Уже ползут, а ты брат в стельку…
Поправь свой золоченый нимб,
И прыгнем вместе на Олимп.
Ведь засмеют при всем портере!
И не останется ни веры,
Ни искры творчество разжечь.
Игра такая стоит свеч!
Ну что? Готов? Они уж близко!
Там высоко, и здесь не низко.
Смелее! Руку на плечо…
Дай, поцелую горячо.
И рукавом с ланиты слезки,
Да так, что каплей на подмостки.
Шепнул: - Прощай, мой Дионис.
И прыгнул, но не вверх, а вниз.
На миг в театре стало тихо,
Невольно всхлипнула шутиха.
И снова свет, оркестр визжит,
И взвившись, занавес летит.
2001 год
Комментариев нет:
Отправить комментарий